Без пощады - Страница 72

Кенигсберг, Российская Директория

Планета Земля, Солнечная система

— Татьяна! Ну не будь же такой скрытной! — настаивала Тамила. — В конце концов, это нечестно! Я тебе все рассказываю как есть. А ты мне — ничего!

— Ладно, — сдалась Таня. — Скажи мне, что ты хочешь знать?

— Вы с Мирославом, ну… это…

— Что «это»?

— Уже… ну… были близки?

— Ах ты вот о чем?! — Таня, как бы невзначай отворачивалась, чтобы Тамила не заметила, что вогнала ее в мак.

— Об этом всегда интересно, — простодушно объясняла Тамила и устраивалась на Таниной кровати поудобней, подтягивая к животу свои сильные крепкие ноги.

— Еще нет. Видишь ли, Мирослав говорит, что наши отношения ему очень дороги и что он…

— Что он?..

— …он не хочет их форсировать.

— Понятно, — уныло вздыхала Тамила. — Но полгода — это не очень-то… Ну, я хочу сказать, что за полгода оно как-то само… И не надо ничего форсировать.

— Это ты так считаешь. А мы с Мирославом — нет, — горделиво отвечала Таня. — У нас все по-особенному.

— Ню-ню… Особенные вы наши…

Поначалу Таню действительно не беспокоил тот факт, что поцелуи на матрасе в центре студии ни к чему в общем-то не приводят. Это казалось ей органичным. Ведь не каждая же тропинка должна приводить к замку доброго волшебника Звезденция. Но почти через год знакомства с Воздвиженским она начала волноваться.

Новый год Таня встретила с друзьями Мирослава, поэтами и «халтурщиками», в Доме литераторов.

Многие пришли на вечер со своими женами, иные — с детьми, притом довольно взрослыми. В обществе этих спокойных, умудренных опытом, освоившихся в жизни женщин и мужчин Таня чувствовала себя неуютно.

«Шли бы вы лучше за стол, девочки-припевочки. А мы тут со взрослыми дядями пока поговорим о всяком непонятном», — сказал поэт Гоцев, адресуясь к Леле и Юле — своим дочкам-школьницам, а заодно, так получилось, и к Тане, которой пришлось втянуться в разговор с прилипчивой Юлей о поступлении в КбГУ.

В общем, именно на Новый год Таня очень остро почувствовала, что засиделась в девочках-припевочках…

К утру такси отвезло Таню и Мирослава, припорошенных праздничным конфетти, в студию на Льва Толстого.

Мирослав был в приподнятом настроении, он острил, прижимал румяную девушку к себе, играл ее завитыми в дорогом парикмахерском салоне локонами и подмигивал ей, как казалось Тане, со значением. Но когда они вошли в квартиру и тяжелая дверь, обитая рыжим дерматином, за ними захлопнулась, всю игривую живость Мирослава словно ветром сдуло.

Он забрался под пуховое одеяло и, даже не дождавшись, пока Таня возвратится из ванной в голубом комбидресе с дивно расшитым серебром лифом, захрапел.

Мирослав лежал, широко раскинув руки. Он походил на антарктического тюленя.

Уткнувшись носом в подушку, облеченную в несвежую наволочку, Таня проплакала всю ночь.

Как же это получается, товарищи? Любовь есть, а страсти нет?

Разве такое бывает?

Когда Таня возвратилась в общежитие, новенький видеофон (новогодний подарок родителей) уже надрывался вовсю.

— Ну как, свершилось? — доискивалась загорелая, стройная Тамила. Новый год она встретила в бунгало-люкс, спрятанном в гуще майянских джунглей Канкуна, в обществе своего нового бога, артиста московского балета на льду и звезды всероссийского масштаба Аслама Каримбекова.

— Свершилось, — с вымученной улыбкой соврала Таня.

— Тогда поздравляю! — Тамила глупо улыбнулась. — То-то я смотрю, мордуленция у тебя бледненькая.

Когда сеанс связи окончился, Таня с головой залезла под старенький клетчатый плед и зарыдала.

Она никогда не думала, что когда-нибудь в жизни ей придется врать самой близкой подруге на такую деликатную тему.

Впрочем, через три месяца Таня не выдержала и призналась Тамиле в своей лжи. Носить в себе правду о взаимоотношениях с Мирославом у нее больше не было сил.

— Послушай, а может, он просто голубой?

— Нет, это отпадает.

— С чего ты взяла?

— Знаешь, нам на курсе психологии говорили, что, согласно данным статистики, индивиды, склонные скрывать свои гомосексуальные наклонности, слово «гомосексуализм» произносят в четыре раза чаще, чем все остальные. Данные такие… А от Мирослава я вообще никогда этого слова не слышала! Ни разу!

— Ты меня не убедила. Мало ли — произносит, не произносит.

— Или вот когда ты нам контрамарочку давала на концерт. Там в первом отделении был мужской балет «Каприз». А во втором — «Шопениана». Так он все первое отделение сидел и ныл, как маленький. Когда, мол, эти ломаки в трико прекратят тут анальные страдания свои… Хочу, говорил, нормальных балерин. В пачках! И пафос чтобы здоровый был!

— Гм… — Тамила подперла щеку рукой и с задумчивым видом уставилась в потолок — ни дать ни взять Шерлок Холмс в сердце Гримпенской трясины.

— Нет, я чувствую, что он нормальный, — как можно убедительней, сказала Таня. — Это у тебя пунктик на голубых. После Анатоля…

— Может, ты и права, что пунктик… — легко согласилась Тамила (впрочем, она все делала легко). — Тогда, может, он просто импотент, а?

— Тоже нет… Понимаешь, когда мы целуемся… — Таня замялась и спрятала глаза. — В общем, это вряд ли…

— Ага, — с видом знатока кивнула Тамила и резюмировала: — В таком случае, дорогая моя Жизель, у меня только одна жизненная версия. У твоего Воздвиженского есть другая женщина.

Тамила, как всегда, оказалась права.

Первыми Тане на глаза попались жирно смазанные алой помадой окурки в пепельницах — и как она их раньше не замечала? Затем пришел черед самообнаружиться остаткам халвы в холодильнике и гостевым женским тапочкам, начавшим регулярно попадаться под ноги в темной прихожей (в то время как Таня всегда ставила их на полку для обуви, прежде чем отправиться домой). Все эти приметы красноречиво свидетельствовали: Таня — не единственная женщина, регулярно навещающая «берлогу».