Без пощады - Страница 92

— Что, вот из-за какого-то взгляда взял — да и ушел? — переспросила Таня.

— Ты думаешь, одного взгляда мало? Ты бы видела этот взгляд! Взгляд похотливой сучки!

— Так что, получается, ты так и не узнал точно, у нее с ним что-то было или нет?

— Мне достаточно того, что у меня возникло такое подозрение, Татьяна!

— Ну, мало ли, подозрение… Мы же все читали в школе «Отелло». И знаем, чего стоят некоторые подозрения, — проворчала Таня.

— Да при чем тут «Отелло»? То вымысел! А это — жизнь! Здесь есть разница!

— Знаешь, бывает такой вымысел, который больше говорит о жизни, чем сама жизнь, — уклончиво ответила Таня.

После этого рассказа Таня стала относиться к новому товарищу настороженно. Ведь из курса психологии она знала, что самые записные ревнивцы, как правило, и есть самые большие развратники, проецирующие на того, кого они ревнуют (как Никита на свою Алену), желание поиметь все, что движется.

И еще Таня знала: если человека действительно любишь, ты никогда не уйдешь, поддавшись шепоту демона ревности. Любовь — это не только чувство, но и навык. Умение понимать вопреки всему.

Самое ужасное на свете, думала Таня, вышагивая вдоль загаженной сине-бурыми водорослями полосы прибоя, — быть таким, как Никита, и не понимать, сколь ты убог. «А ведь эта Алена небось рыдала потом, после концерта, до самого утра… Как моя Тамилка после того случая с Владимиром Владимировичем».

Так что в тот вечер Таня мысленно вымарала Никиту из списка мужчин, с которыми у нее (Тамилино выражение) потенциально могло что-то быть. Отныне и навеки Никита Андреев был прописан в категорию «приятели».

А вот Никита после своих откровений, напротив, стал относиться к Тане с нежностью. А может быть, эти откровения были следствием нежности — не разберешь.

Сам Никита Таню о ее прошлом почти не расспрашивал. А когда расспрашивал, слушал рассеянно, вопросов почти не задавал. И даже, показалось Тане, тайком позевывал в кулак.

Впрочем, Танины истории и впрямь были пресны, если не сказать занудливы. Ведь раскрываться перед человеком на второй неделе знакомства она не привыкла. Не рассказывать же почти постороннему мужчине о поэтических перипетиях с Мирославом Воздвиженским, о Холодном Звере, который касался ее бледных щек своей мордой из ледяного плюша, про мафлингов и дружбу с Тамилой?

Впрочем, в ночь, когда они возвращались в деревню с базы Альта-Кемадо, вдоволь надегустировавшись «пучеро аргентино» и заморских вин, она все же заикнулась кое о чем для себя существенном.

— Понимаешь, Ника, — говорила Таня, беря товарища под руку, чтобы не споткнуться в темноте на ухабистой тропе, — мне иногда кажется, что в моей жизни чего-то не хватает.

— Это понятно, — с готовностью откликнулся Никита. — Тебе, как и мне, не хватает любви. Жизнь без любви — как булка без изюма.

— Да нет, я не это имела в виду. — Танин голос зазвучал смущенно. — То есть любви мне, говоря по правде, тоже не хватает. Но не так сильно, как чего-то другого.

— По-моему, тебе еще рано задумываться о ребенке. Нанянчишься еще.

— Я не об этом. Да я и не очень детей люблю, если по правде. Может быть, это придет потом. Ну, со временем.

— Тогда что ты имеешь в виду? — Никита, кажется, действительно недоумевал.

— Понимаешь, Ника, мне кажется, в жизни у каждого человека должна быть цель. Высокая цель. Нужно хотеть чего-то несбыточного, очень важного, волшебного.

— Ну и?.. — Никита с трудом сдерживал скепсис.

— А у меня такой цели нет. И это очень плохо. — Ее голос дрогнул.

Остаток дороги до спящего лагеря они прошли в многозначительном молчании. Не то чтобы Никите Андрееву нечего было сказать об идеалах и высоких целях. Он принадлежал к породе людей, которые за словом в карман не лезут. Просто Никита никак не мог решить, стоит ли пригласить Таню на ночную прогулку по берегу сегодня или благоразумнее подождать до завтра. Он очень боялся спугнуть птичку.

На следующий день Никита все же набрался храбрости. Он предложил Тане переночевать на берегу в спальных мешках.

— А что — это довольно-таки романтично! Подумай сама — ты спишь, а у твоих ног шумит прибой! — прочувствованно провозгласил Никита и посмотрел на Таню испытующе.

Он уже мысленно приготовил остроумную репризу на случай, если Таня сейчас затянет что-нибудь вроде «Да я бы с удовольствием, но только что скажет Арина Анатольевна? И Башкирцев, и другие…». Реприза, сочиненная Никитой, начиналась словами: «Послушай, но мы же с тобой взрослые люди!»

Однако вопреки опасениям Никиты Таня не вспомнила об общественном мнении.

— Хорошая идея! На Екатерине я обожала спать в саду! Вот только…

— ???

— Только спать будет жестко.

— Да что ты как старая бабка! Жестко, не жестко, какая разница! — старательно скрывая радость, отвечал Никита. Его сердце наполнилось дурманом сладких предчувствий.

Однако этим предчувствиям не суждено было сбыться.

Они глядели на чужие звезды, пили наипростейшее пищевое каберне из литрового пластикового пакета и обсуждали общих знакомых. А потом Таня старательно расчесывала свои волосы, которые в свете Малахитовой Луны олунчей казались уже не платиновыми, как днем, но отлитыми из бронзы, чтобы заплести их на ночь в две косы.

Не то луна, делавшая Танино лицо таким отстраненным и при этом зовущим, была во всем виновата, не то вино разгорячило кровь, но все чаще Никита многозначительно умолкал, глядя на Таню тяжелым магнетическим взглядом.

Впрочем, одна вещь не на шутку смущала Никиту Андреева.