Без пощады - Страница 34

Бывали, правда, среди шуток Мухарева и смешные. Например, пассажи лейтенанта Скочека, одного из баловней нашего барака, божественно рассказывавшего анекдоты и имевшего отчество Петрович (по которому его, разумеется, никто не величал, чай не Гладкий), он обычно комментировал восклицанием: «Люблю тебя, Петра творенье!» С легкой руки Мухарева Скочека иначе как Петратвореньем никто больше не называл…

Скромный литературный дар Мухарева развернулся в стенгазете во всю ширь.

По всем материалам чувствовалось — Мухарев прыгнул выше своей головы, взял рекордную для себя планку. Даже я, циничный сын своего циничного папы, и то едва не прослезился, когда читал передовицу, где были такие слова: «Господь всегда хранил Россию. Теперь Россией стала вся Земля!»

Несмотря на некоторую напыщенность этой фразы, по своей сути она была абсолютно верной.

И никаких пошлостей. Никакого похабства. В общем, в этот раз Мухарев превзошел самого себя. Может быть, музы и впрямь существуют? И одна из них взяла шефство над Мухаревым, осознав важность проекта?

Не скрою: меня посещали мысли о том, что Злочев, затей он стенгазету, написал бы передовицу лучше. У ГАБэшников, как свидетельствует история, литературный дар не редок. Какая-то связь мистическая есть между словом и разведкой. И мое недолгое знакомство с Костей эту мысль вроде бы подтверждало. Ну да бог с ним, с сослагательным наклонением. Больно.

Мухарев темпераментно повествовал обитателям барака о том, как они с Покрасом втайне вырезали и, спрятав под рубашки, уносили из культблока карты сражений, вклеенные в репринтный восемнадцатитомник «Войны XXI века» (под ред. ак. Соколова Б.В.), чтобы, склеив их затем воедино, получить бумажный лист нужной величины. Кстати, получилось довольно символично: на аверсе — наша стенгазета, на реверсе — карты Харьковско-Крымской наступательной операции. Когда Мухарев дошел до слов «в качестве клея мы использовали…», входная дверь нашего барака тихонько заскрипела.

Мы были так увлечены — кто рассказом Мухарева, кто своими патриотически-ностальгическими мыслями, — что обратили внимание на вошедшего только лишь тогда, когда за спинами у нас раздался знакомый тенор.

Это был голос майора-воспитателя Кирдэра.

— Что здесь происходит? — спросил Кирдэр.

Тон майора-воспитателя был бесстрастным, как обычно. А выражение лица… Я бы сказал, что его лицо в этот момент не выражало ничего, кроме сонной брезгливости.

Среди нас не нашлось никого, кто дал бы Кирдэру вразумительный ответ.

Даже каперанг Гладкий промолчал.

Есть такое слово — фрустрация. Так вот: это была она.

Представьте себе, что вы пришли в гости к любимой девушке и дело дошло до поцелуев. Спрут желания сжимает ваше тело, внутри у вас все горит. У нее — тоже. Вы бормочете какую-то нежную ерунду и готовы… ну, предположим, написать в ее честь поэму, совершить кросс-галактическое путешествие на списанном флуггере или устроиться наконец на работу. Ее глаза блестят, ее горячие губы обещают вам не менее, чем вечность. И тут появляются ее родители и бодро так орут из прихожей: «А вот и мы, молодежь! Не ожидали?»

Такими горе-ухажерами мы себя и почувствовали. И только одно желание нас томило: сделать так, чтобы наша стенгазета вдруг стала невидимкой.

— Я повторяю свой вопрос: что здесь происходит? — Кирдэр неспешно приблизился. Мы расступились. Не сказать «почтительно». Скорее «подневольно».

Наконец к Никтополиону Васильевичу, вернулась способность говорить.

— В соответствии с нашими традициями мы празднуем День Армии и Флота, — сказал каперанг Гладкий. — Надеюсь, это не запрещено?

— Это не запрещено, — кивнул Кирдэр, прищуриваясь. — А что это за вещь?

Он так и сказал — «вещь». Как будто перед ним на стене висело унитазное сиденье!

— Это стенгазета.

— Мне не вполне ясен смысл этого слова. — В голосе Кирдэра уже начали рокотать нотки раздражения.

И тут я понял, что должен отличиться. Ведь недаром я — сын великого Ричарда Пушкина, в прошлом — актера Архангельского драматического театра. Может, и мне чуток кривлятельного таланта перепало, чисто генетически?

Я выступил вперед. Мое лицо приняло постно-возвышенное выражение, которое в большой чести у экскурсоводов, учительниц литературы и ведущих образовательных программ.

Началась моя борьба.

— Русское слово «стенгазета» означает «настенное собрание художественной графики, перемежающееся пояснительными текстами». Вот, например, здесь мы видим лейтенанта Вениамина Покраса. — Я указал на героя в пилотке, который крутит кукиш «хосровским генералам». — С его исполненным доброго озорства портретом словно бы полемизирует восьмистишие, написанное в русском лирическом жанре «размышление о себе». Этот жанр со времен поэта-офицера Лермонтова весьма любим в русской армии. В этом стихотворении лейтенант Мухарев выражает желание в следующем воплощении переродиться ашвантом. А если не получится ашвантом, то хотя бы собакой. Чтобы предпринять попытку приблизиться к пониманию Первой Веры в облике животного. Ведь животные в избытке наделены смирением, необходимым для восприятия нуминозного.

— Разве вы не знаете, что доктрина о перерождении души в разных телах не поддерживается Возрожденной Традицией? — неприязненно спросил Кирдэр.

— О, знаю, вашими трудами, — кивнул я, подобострастно улыбаясь. — Но представления о реинкарнации и карме пустили такие глубокие корни в российской ментальности…

— Вот как? — Кирдэр нахмурился.