Да, я вернулся. Да, в свою родную эскадрилью И-02.
Да, в ту же самую каюту на «Трех Святителях».
Обнялся с Колькой, степенно поздоровался с Кожемякиным. Представился комэску — эту должность временно занимал Бабакулов.
Втайне, запершись в туалете, плакал, когда узнал, сколько осталось наших.
Комэск Готовцев — сбит, погиб. Переверзев — сбит, погиб. Терновой — сбит, погиб.
Пополнение, прибывшее в эскадрилью перед рейдом в систему Львиного Зева, тоже потеряно в полном составе.
Наконец, Цапко — подбит, пошел на вынужденную возле Города Полковников. Уже на земле флуггер взорвался, Цапко сильно обгорел, госпитализирован и скорее всего будет комиссован.
В итоге: той эскадрильи, которую мы с Колькой застали в прошлом мае, больше не было. Я попал в общество очень мрачного Бабакулова, замкнутого Егора Кожемякина и стремительно возмужавшего, остепенившегося Героя России Николая Самохвальского, которого было теперь просто неприлично называть Колькой.
Остальной народ в эскадрилье — сплошь новые для меня лица — делился на две категории.
Первая категория — пять юнцов-молодцов, только-только выпущенных с ускоренных курсов. Им даже младших лейтенантов не присвоили. «Получите после первого боя, а пока походите в мичманах». То-то ребятам радости…
Вторая категория — три лейтенанта из смешанного авиаотряда линкора «Генералиссимус Князь Суворов-Рымникский», он же в обиходе просто «Суворов».
У этой уникальной серии линкоров имеются ангары, две катапульты и полетная палуба в корме. Еще до войны им прочили плохое будущее: и не полноценный авианосец, и не настоящий линкор, а так, гибрид ужа и ежа.
И действительно, то ли в силу неправильного использования, то ли просто по невезухе, «Суворов» и его систершипы приносили куда больше хлопот своим экипажам, чем реального ущерба врагу. В итоге, когда дефицит люксогена и подготовленных пилотов стал угрожающим, линкоры перевели в режим стационеров на орбите С-801-7, а авиаотряды расформировали, распределив технику и людей между строевыми эскадрильями настоящих авианосцев.
Вот с такой-то пестрой публикой нам предстояло вступить в генеральное сражение.
А матчасть? Да так себе: шесть «Дюрандалей», три обычных «Горыныча» и три мобилизованные учебно-боевые спарки. Почти все — в текущем ремонте и, за исключением командирской машины, в неполной комплектации.
Например, на «Дюрандале» с заводским номером 622-7-11, который всучили мне, по жизни не работал инфракрасный пеленгатор, а в первом же пробном вылете сгорели цепи электрозамыкателей внешних узлов подвески.
Но это еще цветочки. На нижней поверхности центроплана я обнаружил свежую латку размером метр на метр. Когда я спросил у мичмана Хоменко, ремонтника из авиатехнического дивизиона, можно ли с таким лейкопластырем маневрировать в атмосфере, он помялся чуть, а потом кротко сказал: «Вы летный формуляр вашего борта почитайте, там все написано».
В летном формуляре действительно было написано. Все-все.
Нет повести печальнее на свете… мда.
Вдумчиво изучить четыре страницы мелким шрифтом было выше моих сил, взгляд скользил по строчкам.
«Истребитель DR-19 «Дюрандаль», заводской номер 622-7-11…
Устранение боевых повреждений… Плановая профилактика…
Силами рембригады произведены следующие работы…
Замена… Починка… Панели F2, F3…
При отсутствии соответствующих комплектующих… Командир рембригады предложил…
Консультант АТД утвердил…
Пластырь полистальной, 2 мм… И керамический экспресс-штамп, 7 мм…»
Ага, а вот и самое интересное:
«После проведенного ремонта вплоть до замены временного пластыря на фирменные панели F2, F3 запретить в автопилоте все функции атмосферного маневрирования, а пилота предупредить о недопустимости при выполнении полетов с борта авианосца приближаться к плотным атмосферам.
Консультант АТД А.И. Грузинский.
Подпись… дата».
— Не понял. — Я поднял глаза на мичмана Хоменко. — Что за птица такая: «консультант»?
— Эээ… видите ли… Андрей Ильич Грузинский — лицо в высшей степени компетентное, но гражданское… Пришлось для него особую должность учредить.
И тут я вспомнил! Грузинский — это же инженер, которого командировали к нам от концерна-производителя вместе с первой партией «Дюрандалей»!
Вот занятно! Остался все-таки…
Ладно, я безмерно рад за Грузинского, но как прикажете воевать на такой развалюхе, которая из космоса в атмосферу войти не может?
Оказалось: нехороший вопрос, несвоевременный.
Спустя час нас собрали на инструктаж. Рассказали кое-что веселое.
А еще через час «Три Святителя» отбыли в район ожидания на задворках планетной системы С-801, где скрытно сосредоточивалась оперативная группа «Шторм».
Так началось для нас генеральное сражение, вошедшее в историю как Битва Двухсот Вымпелов.
Правильные, скучные слова появятся позже — в официальных трудах историков. «Первый этап операции», «второй этап», «третий»… «Маневренная оборона», «фланговый охват», «жесткая оборона», «контрудар»…
Но фронтовым трудягам войны теоретические словеса не в радость. В них нет сладкого запаха силумита, горящих авианосцев, запредельного ужаса пехоты, впрессованной в снег гиперзвуковой ударной волной…
А вот остроумный военный публицист кавторанг Дегтярев, очевидец событий, в книге «Восхождение на гору Хукарий» назовет этапы операции по-своему.
Рассказ о маневренной обороне Восемьсот Первого парсека у него озаглавлен «Балет».