Без пощады - Страница 20

Гладкий имел в виду Муть, воду-желе и все прочие прелести. Шапур это тоже понял прекрасно. Но отвечать на подобные вопросы ему мешал строгий запрет командования, а потому майор предпочел выкрутиться бесхитростно, но эффективно:

— Не понял вашего вопроса, каперанг. А теперь простите, я должен идти. Служба…

Он сделал несколько энергичных шагов к цитадели, затем резко остановился.

— Да, кстати. Поскольку переносной алтарь у нас только один, его используют для утреннего молебна на бивуаке егерской роты. Вам туда вход запрещен, поэтому до завтрака — свободны.

Это было славно, но меня тем временем посетила одна мысль, от которой засосало под ложечкой: «Ладно там, «учения». Если конкордианским головорезам сильно хочется разгуливать по аномальным зонам — на здоровье. Да как-то не очень верится… Можно подумать, до них здесь всякие мученики науки не нагулялись! А вот зачем они приперлись прямо в наш лагерь? Не означает ли это, что в своих проклятых «учебных целях» они намерены использовать нас?»

Пока мы завтракали, прилетели вертолеты. Что-то у них тут затевалось… И не надо нам лапшу на уши вешать, господин Шапур! Если это «что-то» было учениями — значит, я никогда не видел учений.

Все мы бодро подобрали с тарелок омлет и высыпали из пищеблока любоваться на винтокрылую технику. Что ни говори, а хоть своя она, хоть вражеская — все равно загляденье. Пилот, которого насильно разлучили с небом, без техники не может. А если может — значит, не пилот.

Вертолетов было пять. Один из них — легкая командно-штабная машина — приземлился рядом с бивуаком, но движок не глушил. Тарахтел себе на малых оборотах. Одни клоны из него выпрыгивали, другие запрыгивали… Суетились, короче говоря.

Еще две пары — многоцелевые «Сапсаны» — висели прямо над нами, метрах в семидесяти. У ведущих пар под левыми крыльями были размещены разведывательно-поисковые контейнеры — «селедки», их ни с чем не спутаешь. На остальных точках висели оружейные блоки.

Все четыре «Сапсана» неожиданно включили мощные фары и осветили соседнее плато.

Тут-то ко мне и подвалил Злочев. Вид у него был такой, будто у него из кабинета кейс с шифровками умыкнули. Только ведь не было у лейтенанта здесь ни кабинета, ни кейса!

— Саша, дело есть, — прошептал он. — Пока вертолеты шумят, надо поговорить.

Я кивнул. Мы, стараясь не привлекать к себе внимания и продолжая глазеть на вертолеты, потихоньку отошли в сторону.

Это было разумно. Клоны наверняка прослушивали всю территорию лагеря. Но не могли они в такой обстановке — посреди Тверской, забитой сотней болтающих офицеров, да еще под воинственный звон своих вертолетов — выборочно нацелиться именно на наш разговор!

— Насчет Меркулова, — начал Злочев.

— Дернуть отсюда собрался? Тебя хотел прихватить как спеца?

— Точно. Только… У меня дурные предчувствия. Очень.

— Ты, главное, не ведись на его психи. А в остальном — мы ему не няньки.

— Не в этом дело. Ты знаешь, что он воду пил — из лужи в Курилке?

— Знаю, я же с ним вместе был. Вроде без последствий… Или он тебе пожаловался, что у него рожки режутся и на кровушку христианскую тянет?

Но Злочеву было не до шуток. Настолько не до шуток, что он пребольно ткнул меня кулаком под ребра.

— Слушай внимательно и отнесись серьезно. Меркулов мне сказал, что сегодня ночью я кричал как резаный. Он проснулся, подошел к моей постели — а я лежу не шевелясь. Будто покойник. Он ко мне притронулся — а я весь холодный, ледяной, понимаешь?

— Понимаю… Но что-то я не слышал, чтобы ты кричал.

— В том-то все и дело. Меркулов проверил у меня пульс — и не нашел. Хотел разбудить Гладкого, оглянулся — и… и проснулся.

— Так и думал, — вздохнул я с облегчением. — Ну, сон. И что?

— А то, что он в своем сне мою смерть видел. Ты разве не понял?

— Мало ли что этот контуженный видел. И тем более мало ли что он тебе рассказал. Ты из-за этого так разволновался?

— Понимаешь, Саша, я ведь тоже местную воду пил. Правда, не там, где Меркулов. А когда уже совсем невмоготу стало, под седьмым слоем.

— А ведь не признавался…

— Я много в чем не признавался. Так вот после этого мне тоже интересный сон был. Будто привезли к нам в лагерь какого-то пленного лейтенанта. Звали его Александр Пушкин. Я тогда подумал: что за литературные фантазии? Вот кавторанг Толстой есть в бараке у Жемайтиса. Для полного счастья Лермонтова с Буниным не хватает… А через пять дней ты и объявился.

— Уверен? А то знаешь, как во сне бывает…

— Знаю. Там и было как во сне, сумбурно. Я не увидел именно то самое, что потом произошло на самом деле. Но главное: лейтенант, пилот-истребитель, Александр, Пушкин — все совпало.

— Ладно. Ты меня заинтриговал. Что дальше?

— А ничего. Послал я Меркулова с его предложениями. Все равно никакой перспективы у побега нет.

Когда Злочев произносил эти слова, я почувствовал, как он чем-то тычет мне в левую ладонь (мы стояли бок о бок). В следующее, мгновение мои пальцы нащупали скомканную в шарик бумажку.

— Ну и правильно, — сказал я бездумно, принявшись лихорадочно соображать, где бы найти такой уголок, чтобы спокойно прочесть записку Злочева. Ясно же было, что самое важное — в ней!

Сквозь треск вертолетов откуда-то со стороны пробилось гудение флуггеров — его ни с чем не спутаешь.

— Смотри что творят. — Злочев ткнул пальцем в «Сапсаны».

Винтокрылые хищники тронулись наконец с места и осторожно поползли к соседней горе, по-прежнему освещая ее фарами.