— Понял. Короче, этот твой Гладкий уговорил коменданта лагеря, и добренький клон послал за Злочевым своих людей?
— Да. У них в цитадели есть несколько легких скафандров. Они спустились по тропе — главное, прошли через один мерзкий слой, где давление в три с лишним атмосферы, — и нашли Злочева в полной отключке. Притащили в лагерь и даже кое-как откачали. А нам объявили, что это было в последний раз. Ни при каких условиях они за беглецом больше не отправятся. У нас от побега отказались сразу четыре группы. Это только из тех, о которых мне точно известно, что побег готовился.
— Так что — Злочеву за побег вообще ничего не было?
— Вы еще не знаете клонов. — Я улыбнулся. — С юридической точки зрения, Злочев не ударился в бега, а «ходил на прогулку». Но ведь из-за своей «прогулки» он пропустил несколько занятий и молитв, то есть нарушил дисциплинарный регламент! Вот за это его и посадили на пять суток в изолятор.
Меркулов хохотнул.
— Да-а… дисциплинка… Ладно, хватит языками чесать. Хоть убей, хочу своими глазами еще один слой увидеть. Идем?
— Ну давайте. Только учтите: нас с вами тоже в изолятор посадят, если мы через полтора часа не вернемся. А без ужина так точно останемся. Поэтому дойдем до кроулера — и сразу назад.
— Договорились.
Не могу сказать, чтобы Меркулов мне нравился. Скорее даже наоборот. Но одного у него не отнять: был он человеком храбрым, даже самоубийственно храбрым.
Вот что случилось под занавес той нашей прогулки.
Мы прошли первый слой Мути и погрузились во второй, в целом подобный первому, только в нем к «туману» добавились еще столбики розового свечения — штука безопасная, но поначалу пугающая. На Меркулова они не произвели впечатления, и он уговорил меня пройти еще чуть-чуть вперед. Мы спустились по тропе на несколько лишних метров и вышли из второго слоя.
Там была такая площадка каменная, довольно живописная, но уже основательно замусоренная окурками. Дальше этой площадки после случая со Злочевым никто не ходил. Все, кто спускался с плато, курили здесь раз, курили другой — и поворачивали обратно.
Легко догадаться, как мы называли это место. Правильно: Курилка.
Вокруг Курилки росли стройные грибные хвощи, напоминающие молодые кипарисы, обвешанные бурым серпантином, а в центре… в центре находилось крошечное озерцо. Над тем, почему оно не высыхает, все мы устали ломать голову, ведь глубины в нем на глаз было — по колено. И — ни родника, ни ручейка, которые бы это озерцо питали.
Вода там была вроде как обычная — вовсе не серое желе, о котором рассказывал Злочев. Но цвет… Цвет— как у тех изумрудных минералов в жилах, которые здесь повсюду перли из горной породы. Ярче купороса.
Ни пить, ни даже прикасаться к этой воде никому из нас не приходило в голову.
Когда мы с Меркуловым вышли на площадку, я по привычке закурил. Затянулся, поглядел по сторонам. Прикинул, что на ужин мы еще можем успеть — надо будет только сразу по выходе из верхнего слоя Мути припустить бегом.
В общем, я немного отвлекся. А когда до меня дошло, что Меркулова рядом со мной больше нет и я резко обернулся, то обнаружил, что капитан-лейтенант сидит на корточках над озерцом. А из его сложенных лодочкой ладоней капает ядовито-зеленая вода.
— Нет! Ни в коем случае! Не пейте!
Куда там!
Меркулов сделал несколько глотков, а остатками воды умылся.
— Дрянь, — сказал он, подымаясь на ноги. — Как мел с йодом. Но пить можно. Понял, лейтенант?
И пока я, остолбенев, соображал, как бы поскорее устроить психу промывание желудка, Меркулов продолжил:
— А раз пить можно здесь, почему дальше нельзя? Злочев говорил, что вода в ручьях, как желе? Очень хорошо. Значит, ее надо не пить, а есть. Только и всего!
— Но комендант лагеря… — пролепетал я.
— Ребята, я вас не понимаю, — задушевно сказал Меркулов. — Почему вы так легко согласились, что какой-то клонский майор-недоучка умнее, чем вы, кадровые офицеры российского военфлота?
2616 г.
Кенигсберг, Российская Директория
Планета Земля, Солнечная система
— У Таньки ужасный характер!
Так говорили Танины одноклассники. Так считали Танины учителя.
Когда Таня поступила на факультет истории внеземных культур, эстафету подхватили одногруппники и преподаватели.
Словом, «характер» прямо-таки преследовал Танечку Ланину. И совершенно непонятно было, куда от этого характера деваться.
Когда после окончания университета Таня устроилась на скромную должность лаборантки в Кенигсбергский научно-исследовательский институт ксенологии (КНИИК имени Ю. Кнорозова), вместе с ней в сектор полевых исследований (именовавшийся попросту Лопатой) поступил и ее пресловутый «характер».
— Эта новенькая — она такая странная, — заметила аспирантка третьего года Жанна Скрябина, недовольно морща свой царственный носик.
— В смысле? — Старший научный сотрудник Оленька Белая неохотно оторвалась от зеркала, спрятала в косметичку тюбик жидкой помады кораллового цвета и вопросительно посмотрела на Жанну.
— Я к ней со всей душой, а она…
— А она? — Оленька снова уставилась в зеркало и принялась поправлять прическу.
— Что — она?
— Понимаешь, я думала ее пригласить сегодня… Ну, на сабантуй. Сказала, заходи вечером в «Палисад», выпьем абсенту, потанцуем… Тем более повод есть и все такое… А она сказала, что танцевать не умеет, абсента не пьет и мне не советует. Причем с таким видом! С таким видом! — Голос Жанны звучал обиженно.